Начнем с наблюдения над собой. Рис. 2 представляет собою загадочную картинку. Здесь изображено левое полушарие большого мозга, но на картинке изображено также и нечто другое. Всмотримся в нее и постараемся раскрыть, что в ней скрывается. В то время, как мы делаем эти изыскания, все изображение находится на верхнем уровне сознания, остальные же переживания — на нижнем уровне. Внезапно мы находим то, что искали. Что же происходит тогда? В тот момент, когда мы находим скрытое содержание, изображение мозга опускается с верхнего уровня на нижний: скрывавшиеся до сих пор очертания выступают со всей той ясностью, какую только можно представить, а форма мозга становится не яснее, чем впечатление от книги, находящейся в наших руках. Первоначальное сознание, распадавшееся на два уровня, заменилось другим сознанием, и падение первоначального предмета внимания с верхнего уровня на нижний здесь совершенно ясно.
В одном отношении это наблюдение не типично. Когда мы уже решили загадку, мы испытываем явное удовлетворение; но аффективные процессы не всегда содержатся в душевном процессе внимания. Во всех других отношениях это наблюдение для автора является типичным. Предмет внимания не медленно ползет, ступень за ступенью, к верхнему уровню, а поднимается одним прыжком; в данный момент мы сосредоточиваем внимание на одном предмете, и в следующий момент мы находим наше внимание направленным уже на другой предмет. Но нужно сказать, что этот взгляд оспаривается. Некоторые психологи полагают, что душевный процесс внимания обнаруживает не два различных уровня, а один поднимающийся и опускающийся склон; они полагают, таким образом, что в одном и том же сознании могут сосуществовать процессы всех возможных степеней ясности. Другие полагают, что существует больше чем два уровня — три, например: уровень внимания, уровень невнимания и уровень еще более глубокой подсознательной смутности. Мы вернемся к этому вопросу в дальнейшем.
Главным характерным признаком процессов, находящихся на верхнем уровне сознания, является высокая степень их ясности. Ранее мы упомянули ясность среди свойств ощущения, и этот термин не требует дальнейшего объяснения. Процесс называется ясным или живым, когда он лучше всего проявляется в переживании. Ясность есть интенсивное свойство в том смысле, что она обнаруживает способность уменьшаться и увеличиваться; но она совершенно отлична от интенсивности в собственном смысле. Если, например, прислушиваться к очень слабому звуку, то ощущение шума может быть весьма ясным в сознании, хотя его интенсивность минимальна. И действительно, даже при небольшом навыке нетрудно субъективно отличать ясность от интенсивности в любом данном душевном процессе.
Немало споров, однако, вызвал вопрос о том, не соединяются ли постоянно в переживании ясность и интенсивность, хотя они и представляют собою отдельные свойства ощущения. Не означает ли усиление ясности также усиления интенсивности? И очень слабый звук может быть ясным, несмотря на свою слабость: но так ли он слаб, каким он был бы и при меньшей ясности? Популярно выражаясь, не повышает ли внимание интенсивности своего предмету? На эти вопросы мы находим все ответы, какие только можно на них дать. Некоторые психологи полагают, что изменение ясности не делает никакой разницы в интенсивности. Другие думают, что оно обусловливает только кажущуюся разницу. Прирост ясности, говорят они, означает более независимое положение сознания; и эта независимость, эта свобода от вмешательства дает возможность другим свойствам ощущения во всей своей полноте проявиться в сознании. Интенсивность, таким образом, не производит никакого иного действия, кроме того, которое составляет ее функцию; она кажется усиленной, в то время как в действительности только дана возможность свободно проявиться в сознании, которой без ясности она не могла бы достигнуть. Третьи, с своей стороны, думают, что ясность приносит с собою прирост интенсивности; и четвертые, наконец, утверждают, что ясность обусловливает понижение интенсивности. По мнению автора, наиболее вероятен третий из этих взглядов, считающий, что интенсивность возрастает с ясностью.
Предположение, что изменение ясности не обусловливает никакой разницы в интенсивности, покоится на фактах повседневного наблюдения: наше окружающее не станет светлее потому, что мы сосредоточим свое внимание на лампе, часы не будут тикать громче потому, что мы будем прислушиваться к ним. Но, во-первых, такого рода наблюдения очень недостоверны; если мы попробуем произвести такое наблюдение над самим собою, то найдем, как трудно произвести действительное сравнение между более и менее ясным процессом. И, во-вторых, есть факты и другого порядка: благодаря вниманию мы можем слышать такой слабый звук, которого без помощи внимания мы не могли бы слышать. Вторая гипотеза, что изменение интенсивности только кажущееся, содержит долю правды; но поскольку она является попыткой примирить первую гипотезу с третьей, она идет в расчет лишь как приближение к третьей гипотезе. Выбирать приходится поэтому между третьей и четвертой гипотезами, согласно которым внимание или усиливает, или ослабляет свой предмет; и определяется этот выбор при помощи эксперимента. Тот и другой взгляд могут привести в свою пользу доказательства; но автору кажется, что доказательства в пользу ослабления интенсивности неопределенны, в пользу же повышения интенсивности ясны и решающи. Положим, например, что наблюдателю в быстрой последовательности даны два звука — более сильный и более слабый; положим далее, что наблюдатель направляет все свое внимание на более слабый звук, в то время как от более сильного звука его внимание отвлекается каким-нибудь побочным возбудителем, хотя бы сильным запахом. Если он на основании наблюдения приходит к заключению, что оба звука одинаково интенсивны, еще более если он делает вывод, что объективно более слабый звук ему кажется более интенсивным, мы имеем прирост интенсивности под влиянием внимания или (что то же самое) уменьшение интенсивности под влиянием рассеянности. А именно это и происходит в действительности.